Перевод Оксаны Василенко

Уилбур Смит

И ПЛАЧУТ АНГЕЛЫ

Моей жене, моей драгоценной Мохинисо посвящается – с любовью и благодарностью за все волшебные годы нашей совместной жизни

А человек,

А гордый человек,

Минутной куцей властью облеченный, –

Не понимая хрупкости своей

Стеклянной, нутряной, неустранимой, –

Как злая обезьяна, куролесит

У господа, у неба на виду –

И плачут ангелы…

Уильям Шекспир, «Мера за меру»

(Перевод Осии Сороки)

Часть I

Из леса выехали три всадника. Их сдержанное нетерпение не смогли притупить даже долгие недели постоянных утомительных поисков.

Они одновременно натянули поводья, вглядываясь в очередное неглубокое ущелье внизу. Высохшая трава колыхалась под легким ветерком. Каждый стебелек увенчивала пушистая бледно-розовая головка семян, и казалось, что стадо черных антилоп плывет по брюхо в клубящейся розовой дымке. Единственный самец в стаде возвышался в холке почти на четыре с половиной фута. Шелковистая шерсть на спине была черной, как у пантеры, а живот и замысловатый узор на морде отливали поразительной перламутровой белизной. Огромные рога, похожие на кривые ятаганы янычар, доходили до самого крупа. Шея гордо изгибалась, точно у породистого арабского жеребца.

Для Ральфа Баллантайна эти самые благородные антилопы Африки, давно перебитые на юге, стали символом прекрасных диких земель между реками Лимпопо и Замбези.

Громадный черный самец бросил высокомерный взгляд на появившихся наверху всадников, фыркнул и, взмахнув густой черной гривой, повел своих шоколадно-коричневых самок прочь. Под цокот острых копыт по каменистой почве стадо галопом перевалило через дальний хребет – люди в безмолвном восхищении смотрели вслед великолепным животным.

Ральф первым пришел в себя и повернулся к отцу.

– Ну как, папа, узнаешь местность? – спросил он.

– Больше тридцати лет прошло, – пробормотал Зуга Баллантайн, сосредоточенно нахмурившись. – Тридцать лет. К тому же, я был едва жив после приступа малярии. – Он повернулся к третьему всаднику, сморщенному коротышке-готтентоту, неизменному спутнику и слуге в течение тех тридцати лет. – А ты как думаешь, Ян Черут?

Готтентот снял потрепанную армейскую фуражку и пригладил крохотные завитки совершенно белых волос, плотно прилегающих к черепу.

– Может быть…

– Может быть, – грубо оборвал его Ральф, – вам все это в лихорадочном сне привиделось!

Хмурые морщины на бородатом лице Зуги врезались глубже, белый шрам на щеке порозовел. Ян Черут широко улыбнулся в предвкушении: отец с сыном дадут фору любым бойцовым петухам.

– Черт побери! – разозлился Зуга. – А не поехать ли тебе обратно к фургонам, сынок, составишь дамам компанию! – Из кармашка для часов он вытащил тонкую цепочку и потряс ей перед лицом Ральфа. – Вот! Вот тебе доказательство!

На цепочке висела небольшая связка ключей, всякие мелочи, золотая печатка, медальон святого Христофора, сигарная гильотина и кусочек кварца неправильной формы, размером с виноградину. Камешек испещряли прожилки, делая его похожим на мрамор, а в середине поблескивало металлическое включение.

– Самородное красное золото! – заявил Баллантайн-старший. – Прямо под ногами валялось!

Ральф улыбнулся отцу – вызывающей улыбкой: ему наскучили долгие недели бесплодных поисков.

– Я всегда подозревал, что камешек ты купил у уличного торговца в Кейптауне. Да и не золото это вовсе, а скорее всего, обманка.

Шрам на щеке Зуги побагровел от ярости. Довольный Ральф засмеялся и хлопнул отца по плечу.

– Папа, если бы я действительно так думал, то не стал бы тратить на поиски столько времени. У меня железная дорога строится и прочих дел по горло, я бы уже давно уехал в Йоханнесбург или Кимберли.

Он потрепал Зугу по плечу, улыбка потеряла насмешливость.

– Мы оба знаем, что золото где-то здесь. Может, мы прямо сейчас на нем стоим или наткнемся на него за следующим хребтом.

Кровь медленно отлила от лица Зуги, шрам побледнел.

– Фокус только в том, чтобы снова найти месторождение, – ровным тоном продолжал Ральф. – На поиски может потребоваться один час, а может и десять лет уйти.

Наблюдая за отцом и сыном, Ян Черут испытал легкое разочарование. Однажды он уже видел, как они подрались, но это случилось давно. Теперь Ральфу почти тридцать, он возмужал, привык командовать сотнями неотесанных работников, управляясь с ними не только приказами, но и кулаками. И все же, несмотря на рост, мускулы и задиристость Ральфа, Ян Черут догадывался, что старый пес по-прежнему может вывалять щенка в пыли. Матабеле не зря когда-то дали Зуге имя «Бакела», то есть «кулак». Вдобавок, Баллантайн-старший за все эти годы не разжирел, не утратил сноровку. Да, неплохо было бы посмотреть, кто кого, но, увы, не сегодня: вспышка ярости утихла, и отец с сыном вновь негромко и с жаром разговаривают, склонившись друг к другу. Теперь они больше похожи на братьев: семейное сходство несомненно, однако Зуга выглядит слишком молодо, чтобы быть отцом Ральфу – кожа гладкая, живые глаза блестят, а серебряные нити в золотистой бороде, возможно, просто выцвели под безжалостным африканским солнцем.

– Если бы ты тогда определил координаты по солнцу! – пожаловался Ральф. – Остальные наблюдения были очень точными, я легко нашел все твои тайники со слоновой костью.

– К тому времени начался сезон дождей, – покачал головой Зуга. – Лило как из ведра! Мы целую неделю не видели солнца, все реки вздулись, и мы ходили кругами, пытаясь найти брод… – Он осекся и взял повод левой рукой. – Впрочем, об этом я уже сто раз рассказывал. Поедем дальше, – тихо предложил он, и трое всадников принялись спускаться в ущелье.

Зуга то склонялся к земле, высматривая обломки золотоносной породы, то вглядывался в горизонт, пытаясь различить знакомые очертания вершин или отдаленного холма на фоне высокого неба, где безмятежно плыли серебристые кучевые облачка, предвещая хорошую погоду.

– Единственная надежная точка отсчета, которая у нас есть, это развалины Великого Зимбабве, – пробормотал Зуга. – От них мы шли на запад восемь дней.

– Девять, – поправил Ян Черут. – Ты потерял один день, когда умер Мэтью. Тебя прихватила лихорадка, и мне пришлось возиться с тобой, как с младенцем, и к тому же мы тащили эту проклятущую каменную птицу.

– Вряд ли мы проходили больше десяти миль в день, – продолжал Зуга, пропустив замечание готтентота мимо ушей. – Восемь дней пути – это не больше восьмидесяти миль.

– Великое Зимбабве там, прямо к востоку от нас. – Выбравшись на вершину следующего хребта, Ральф натянул поводья. – Вот Страж. – Он показал на голубоватый силуэт каменистой горы вдали, похожий на припавшего к земле льва. – Я его ни с чем не спутаю. Развалины сразу за ним.

Как для отца, так и для сына развалины древнего города имели особое значение. В кольце массивных каменных стен Зуга и Ян Черут обнаружили изваяния птиц, брошенные давно исчезнувшими обитателями города. Несмотря на отчаянное положение, в котором оказались путники, изможденные лихорадкой и прочими напастями длительного путешествия от реки Замбези к северу, Зуга настоял на том, чтобы увезти с собой одну из статуй.

Много лет спустя пришла очередь Ральфа. Следуя указаниям в дневнике отца и опираясь на содержащиеся в нем тщательные измерения положения солнца, сделанные с помощью секстанта, Ральф сумел добраться до покинутого города. Преследуемый пограничными отрядами Лобенгулы, короля матабеле, он не только нарушил табу, приехав в священное место, но еще и забрал все оставшиеся там статуи.

Трое путников лично побывали в незабываемом древнем городе, словно населенном призраками, и теперь смотрели на дальние холмы, за которыми он находился, вспоминая свои путешествия туда.

– Хотел бы я знать, кто же все-таки построил Зимбабве? – наконец нарушил молчание Ральф. – И куда они подевались потом? – В его голосе звучала непривычная задумчивость, он не ожидал ответов на свои вопросы. – Может, это были шахтеры Царицы Савской? Не этот ли город назван в Библии страной Офир? Не отсюда ли текло золото в сокровищницы царя Соломона?

– Скорее всего, этого мы никогда не узнаем. – Зуга стряхнул с себя оцепенение. – Тем не менее, кто бы ни построил город, они, подобно нам, ценили желтый металл. На площади Великого Зимбабве я нашел золотую фольгу и бусины, а также слитки золота. Мы с Яном Черутом обнаружили шахты и видели сваленную в кучи золотоносную породу, приготовленную к обработке – и все это должно быть где-то рядом, в радиусе нескольких миль. – Зуга глянул на коротышку-готтентота. – Ты здесь никаких примет не узнаешь?

Темное лицо гномика сморщилось, словно чернослив – Ян Черут задумался.

– Может быть, со следующего хребта что-то видно будет, – мрачно пробормотал он, и троица поехала вниз по склону, в очередное ущелье, ничем не отличающееся от сотен точно таких же, в которых путники побывали за недели поисков.

Ральф легким галопом ехал шагах в десяти впереди. Объезжая густые заросли черного дерева, он повернул лошадь и вдруг резко привстал в стременах и замахал сорванной с головы шляпой.

– Ату их! – закричал он. – Они убежали!

Зуга заметил мелькнувшее на открытом месте золотистое пятно.

– Целых трое! – возбужденно вопил Ральф с ненавистью в голосе. – Ян Черут, заходи слева! Папа, не дай им уйти из ущелья!

Ральф Баллантайн отдавал приказы, будто так и положено, а двое старших по возрасту спутников так же естественно его послушались, ни на секунду не задумываясь, зачем уничтожать великолепных зверей, спугнутых из зарослей черного дерева. Ральфу принадлежали двести фургонов, каждый из которых тянула упряжка из шестнадцати волов. Владения Зуги, Кингс-Линн, – земли, выделенные Британской Южно-Африканской компанией добровольцам, разбившим импи Лобенгулы, – занимали десятки тысяч акров, где паслись отборные племенные стада, захваченные у матабеле, и чистокровные быки, привезенные с мыса Доброй Надежды и из самой Англии. Как все владельцы скота, отец с сыном сильно страдали от нападений львов, которыми кишели прекрасные земли к северу от рек Лимпопо и Шаши. Слишком часто в ночи раздавалось полное боли и страха мычание ценного скота, а на рассвете обнаруживались обглоданные туши. Оба Баллантайна считали львов худшей из возможных напастей и обрадовались редкой возможности атаковать львиный прайд среди бела дня.

Ральф выхватил многозарядный «винчестер» из кожаного чехла под левым коленом и пустил гнедого мерина галопом вслед за большими кошками. Лев первым бросился прочь – Ральф лишь краем глаза видел, как мелькнула изогнутая спина, густая темная грива и тяжелые лапы. Худощавая львица постарше, покрытая шрамами от бесчисленных охот, с поседевшей на холке и спине шерстью, ненамного отстала от вожака, помчавшись за ним со всех ног. А вот вторая львица, незнакомая с людьми, повела себя смело. Она была совсем молоденькой: на светло-желтом брюхе еще виднелись характерные для львят пятна. С присущим кошкам любопытством, львица повернулась на краю чащи и зарычала на преследователей, прижав уши. Между клыками показался шершавый розовый язык, белые усы встопорщились, как иголки дикобраза.

Ральф бросил поводья на шею мерина, и тот мгновенно встал, как вкопанный, давая всаднику возможность выстрелить. Только нервное подрагивание ушей выдавало беспокойство коня.

Вскинув «винчестер», Ральф спустил курок, едва приклад коснулся плеча. Нацеленная в сердце пуля впилась в холку, и львица оглушительно заворчала. Высоко подпрыгнув, большая кошка зарычала в смертельной агонии, потом рухнула на землю, перекатилась на спину, молотя по воздуху лапами с выпущенными когтями, и, вздрогнув в последний раз, наконец обмякла.

Ральф перезарядил «винчестер» и взял в руки повод. Мерин сорвался с места.

Справа от Ральфа Зуга скакал по краю обрыва, пригнувшись к шее коня. В этот момент вторая львица выскочила на открытое место, отчаянно пытаясь добежать до глубокого заросшего кустарником ущелья впереди. Зуга выстрелил в нее на полном скаку – рядом с брюхом львицы взметнулся фонтанчик пыли.

«Слишком низко и далеко влево. Папа стареет», – презрительно подумал Ральф и бросил поводья, заставив мерина мгновенно остановиться. Не успел Ральф вскинуть ружье, как Зуга снова выстрелил – львица упала, покатившись по каменистой почве желтым пушистым мячиком: пуля ударила в шею, на ладонь позади уха.

– Ну ты даешь! – со смехом восхитился Ральф и воткнул пятки в бока мерина, пустив его галопом.

Отец с сыном скакали плечом к плечу.

– Где Ян Черут? – закричал Зуга.

Словно в ответ на его вопрос, слева раздался выстрел – они повернули лошадей к лесу.

– Ты его видишь? – спросил Ральф.

Впереди кусты становились гуще, колючие ветки били по ногам. Послышался еще один выстрел, и тут же яростно заревел лев, и пронзительно завопил Ян Черут.

– Ему нужна помощь! – закричал встревоженный Зуга.

Всадники вырвались из колючей чащи, оказавшись в похожем на парк лесу: на гребне холма росли высокие акации с плоскими вершинами, землю покрывала густая травка. В ста шагах впереди Ян Черут сломя голову несся вдоль хребта, оглядываясь через плечо с искаженным от ужаса лицом и сверкая вытаращенными глазами. Забыв про потерянную шляпу и ружье, он нахлестывал коня, который и так летел бешеным галопом.

Шагах в десяти позади за Яном Черутом гнался лев. С каждым пружинистым прыжком зверь приближался, легко нагоняя скачущего галопом коня. Бок льва заливала алая кровь: пуля пробила брюхо, но рана нисколько не мешала хищнику, даже не замедлила его движения. Наоборот, лев пришел в ярость, и его рев походил на раскаты грома.

Ральф развернул мерина в попытке перехватить готтентота, не подставляя его под выстрел, но тут лев догнал лошадь и взвился над ее крупом. Длинные изогнутые когти врезались в покрытую потом шкуру, оставив глубокие параллельные разрезы, из которых брызнула кровь.

Лошадь отчаянно заржала и ударила задними копытами льву в грудь. Зверь пошатнулся, однако погоню не бросил и стал подбираться сбоку, готовый вскочить на спину испуганному до смерти коню. Глаза хищника горели желтым огнем.

– Прыгай, Ян Черут! – закричал Ральф: лев подобрался слишком близко, стрелять рискованно. – Прыгай, черт побери!

Парализованный страхом, Ян Черут, похоже, не услышал, беспомощно цепляясь за спутанную гриву.

Лев вдруг легко взлетел в воздух и, словно огромная желтая птица, опустился на спину коня, придавив всадника своей тяжелой тушей. И тут все трое – лошадь, всадник и лев, – словно сквозь землю провалились, оставив позади лишь столб пыли.

Ральф галопом летел вперед – он никого не видел, но разъяренное рычание льва и вопли охваченного ужасом Яна Черута становились все громче.

Зажав «винчестер» в руке, Ральф рывком высвободил ноги из стремян и соскочил с седла, по инерции пробежав вперед, пока не оказался на краю ямы с отвесными стенками, на дне которой барахталась куча тел.

– Он сожрет меня! – вопил Ян Черут, прижатый к земле телом лошади, которая, похоже, сломала шею при падении и лежала, неестественно изогнув голову. Лев рвал лошадиную тушу и седло, пытаясь добраться до готтентота.

– Лежи смирно! – крикнул Ральф. – Дай мне возможность выстрелить!

Предназначенный Яну Черуту приказ услышал лев. Хищник перестал терзать лошадь и полез по вертикальной стенке, точно кот по стволу дерева. Мощные задние лапы легко подбрасывали вверх тяжелое тело, взгляд бледно-желтых глаз был прикован к человеку, стоявшему на краю глубокой ямы.

Опустившись на колено, Ральф прицелился в широкую грудь зверя. Из разинутой пасти торчали клыки в палец длиной, белые, точно отполированная слоновая кость. Лев оглушительно зарычал прямо в лицо человеку, обдав его вонючим дыханием и забрызгав горячей слюной.

Ральф нажал на спусковой крючок, потянул за рычаг, перезаряжая ружье, и снова выстрелил – выстрелы так быстро последовали один за другим, что их грохот слился в один непрерывный звук. Выгнув спину, лев на мгновение завис на стене, потом перевернулся и рухнул на тушу лошади.

На дне ямы все замерло – после грохота выстрелов тишина показалась невыносимой.

– Ян Черут, ты жив? – крикнул встревоженный Ральф.

Коротышка-готтентот был целиком погребен под тушами лошади и льва.

– Ян Черут, ты меня слышишь?

В ответ раздался глухой загробный шепот:

– Мертвецы ничего не слышат. Все кончено, старина Ян Черут ушел к духам.

– Ян Черут, вылезай! – скомандовал Зуга, подходя к краю ямы. – Некогда дурака валять!

Ральф сбросил в яму пеньковую веревку и, с помощью Зуги, вытянул Яна Черута наверх – вместе с седлом, снятым с мертвой лошади.

Яма, в которую упал готтентот, оказалась глубоким узким рвом, вырытым вдоль гребня холма. Местами глубина рва достигала двадцати футов, хотя ширина никогда не превышала шести. Большей частью он зарос лианами и густым кустарником, однако сомневаться в его искусственном происхождении не приходилось.

– Древние шахтеры копали вдоль рудной жилы, – догадался Зуга, двигаясь вдоль рва. – Вырыли яму и не позаботились ее заполнить.

– А как они ухитрились раздробить породу на куски? – недоверчиво спросил Ральф. – Там ведь камень!

– Скорее всего, разжигали на поверхности камня костры, а потом заливали их водой – термическое сжатие и расширение ломало породу.

– Похоже, они выбрали все, до последней песчинки, не оставив нам ничего!

Зуга кивнул.

– Вероятно, они выработали эту часть, а когда жила иссякла, то стали рыть шурфы, пытаясь вновь на нее наткнуться. – Зуга повернулся к Яну Черуту. – Ты узнаешь это место?

Готтентот медлил в нерешительности. Зуга показал вниз по склону.

– Вон там в долине болото, вон роща тиковых деревьев…

– Точно! – Ян Черут захлопал в ладоши, его глаза засветились. – То самое место, где ты убил старого слона – его бивни стоят на крыльце в Кингс-Линн!

– Значит, древние шахтные отвалы там! – Зуга торопливо зашагал вперед.

У заросшего травой пригорка он опустился на колени и стал копаться между корней. Вытаскивая осколки сахарно-белого кварца, он быстро осматривал каждый камешек и большую часть отбрасывал; некоторые смачивал слюной, поднимал к свету, пытаясь разглядеть блеск металла, потом хмурился и разочарованно качал головой.

Наконец Зуга встал и вытер руки об штанины.

– Это в самом деле кварц, но древние шахтеры должно быть вручную сортировали каждый обломок в отвале. Чтобы увидеть золотую руду, придется найти старые штольни.

Стоя на вершине отвала, Зуга легко сориентировался на местности.

– Подстреленный слон упал примерно там.

В подтверждение его слов Ян Черут, поискав, нашел в траве огромную бедренную кость – сухую, совсем белую и начавшую рассыпаться после тридцати лет под солнцем Африки.

– Он был отцом всех слонов, – почтительно заметил Ян Черут. – Другого такого уже никогда не будет. Это он привел нас сюда. Ты подстрелил его, и он упал здесь, чтобы отметить это место для нас.

Зуга повернулся на четверть оборота.

– Древняя штольня, где мы похоронили Мэтью, должна быть там.

Ральф вспомнил охоту на слона, описанную отцом в его знаменитой книге «Одиссея охотника». Чернокожий оруженосец не бросился наутек, завидев нападающего зверя, а передал Зуге второе ружье, пожертвовав жизнью ради спасения жизни хозяина. Поэтому Ральф застыл в молчании, а Зуга опустился на колено возле груды камней, отмечавшей могилу оруженосца.

Постояв минуту, Баллантайн-старший встал и отряхнул брюки.

– Славный был парень, – просто заметил он.

– Славный, – согласился Ян Черут, – но глупый. Умный показал бы пятки.

– К тому же, умный выбрал бы себе другое местечко для могилы: здесь он разлегся прямо в золотой жиле, – пробормотал Ральф. – Придется нам его выкопать.

Зуга нахмурился.

– Пусть лежит. Есть и другие шахты.

Он пошел дальше, его спутники последовали за ним. Шагов через сто Зуга остановился.

– Здесь! – удовлетворенно воскликнул он. – Вот вторая штольня – всего мы нашли четыре.

Отверстие второй штольни было забито обломками камней. Ральф снял куртку, прислонил «винчестер» к стволу ближайшего дерева и залез в неглубокую выемку.

– Я открою вход, – сказал он, согнувшись в узком, засыпанном проходе.

Квадратное отверстие штольни вскрыли за полчаса: с помощью веток выковыривали булыжники из завала и вручную убирали их в сторону. Вход оказался таким узким, что пролезть в него смог бы разве что ребенок. Они встали на колени и заглянули внутрь: непроницаемая темнота не позволяла определить глубину шахты, оттуда несло сыростью, запахом плесени, вонью помета летучих мышей и гниющих останков.

Ральф и Зуга уставились в шахтный ствол, охваченные жутковатым любопытством.

– Говорят, древние использовали на рудниках рабский труд детей и захваченных в плен бушменов, – пробормотал Зуга.

– Нужно выяснить, есть ли там золотая жила, – прошептал Ральф. – Но ни один взрослый… – Он осекся.

Помолчав, Зуга и Ральф с улыбкой обменялись понимающим взглядом и одновременно посмотрели на Яна Черута.

– Ни за что! – завопил коротышка-готтентот. – Никуда я не полезу! Ни за что! Только через мой труп!

Ральф нашел в седельной сумке огарок свечи, а Зуга тем временем связал вместе три веревки, которыми обычно стреножили лошадей. Ян Черут наблюдал за приготовлениями с видом осужденного, взирающего на постройку виселицы.

– Двадцать девять лет, с тех самых пор, как я появился на свет, ты не уставал расписывать мне свои храбрые подвиги, – напомнил Ральф, нежно обнимая готтентота и подводя его к входу в шахту.

– Ну, возможно, я немного преувеличивал, – сознался Ян Черут.

Зуга обвязал его веревкой подмышками и повесил ему на пояс седельную сумку.

– Ты, который сражался с дикарями и охотился на слонов и львов, – ты боишься какой-то дырки в земле? – продолжал Ральф. – Чего там вообще бояться? Подумаешь, парочка змей, полная темнота и призраки мертвецов – а больше там и нет ничего!

– Может, я довольно сильно преувеличивал, – хрипло прошептал Ян Черут.

– Ян Черут, но ведь ты же не трус?

– Еще какой трус! – горячо заявил коротышка. – Я ужасный трус, и вниз мне никак нельзя!

Ральф легко поднял готтентота и опустил его в шахту – Ян Черут извивался на веревке, словно червяк на крючке. По мере того, как веревка уходила вниз, протестующие крики постепенно становились все глуше.

Ральф отмерял длину отпущенной веревки, считая, что размах его рук равен шести футам. Он опустил Яна Черута на глубину шестидесяти футов, прежде чем натяжение веревки ослабло.

– Ян Черут! – завопил Зуга в глубину шахты.

– Здесь небольшая пещера, – донесся сдавленный, искаженный эхом голос снизу. – Я едва могу в ней выпрямиться. Камни закопчены.

– Они готовили на кострах, – догадался Зуга. – Рабов, должно быть, держали в шахте до самой смерти, они никогда не видели дневного света. – Он повысил голос: – Что ты еще видишь?

– Веревки, сплетенные из травы. Кожаные ведра, вроде тех, которыми мы пользовались на алмазном прииске… – Ян Черут осекся. – Тут все в пыль рассыпается, едва прикоснешься. – Послышалось приглушенное чихание и кашель – готтентот надышался поднятой пыли и заговорил в нос: – Железные орудия, похожи на тесло… Во имя великой змеи, здесь мертвецы! – Голос Яна Черута явственно дрожал. – Здесь скелеты! Скорее, вытащите меня отсюда!

Заглянув в узкое отверстие шахты, Ральф разглядел мерцающий огонек свечи на дне.

– Ян Черут, из пещеры есть какой-нибудь выход?

– Вытащите меня!

– Ты никакого прохода не видишь?

– Вижу, вижу, а теперь вытащите меня отсюда!

– Нет, сначала пройди по этому проходу до конца.

– Да ты спятил! Мне придется на карачках ползти!

– Возьми тесло и расширь проход.

– Нет! С меня хватит! Я дальше не пойду! Тут мертвецы на каждом шагу, они охраняют шахту.

– Ладно, – сказал Ральф, – тогда я сброшу второй конец веревки тебе на голову.

– Ты не посмеешь!

– А потом снова завалю шахту камнями.

– Так и быть, я иду... – с отчаянием в голосе сдался Ян Черут.

Веревка вновь заскользила вниз, точно змея, уползающая в нору.

Ральф и Зуга сидели на корточках возле ямы в земле, по очереди затягиваясь последней сигаретой, и нетерпеливо ждали.

– Покидая шахты, вход, должно быть, завалили, оставив рабов внизу. Раб был ценным имуществом, значит, рудник покидали в спешке, не успев выработать жилу. – Зуга помолчал, прислушиваясь. – Наконец-то! – удовлетворенно воскликнул он. Из глубины послышалось отдаленное звяканье металла по камню. – Ян Черут добрался до выработки.

Тем не менее, прошло еще немало времени, прежде чем на дне шахты снова блеснул огонек свечи, и послышались умоляющие вопли Яна Черута.

– Пожалуйста, мистер Ральф, я все сделал. Вытащите меня отсюда!

Ральф встал над шахтой, упираясь ногами в противоположные края, и потащил веревку вверх – под рукавами тонкой рубашки вздувались и опадали мускулы. Он поднял готтентота без передышки, даже не запыхавшись, на лбу не выступило ни единой капли пота.

– Ну как, Ян Черут, что ты там нашел?

От слуги, с головы до ног покрытого слоем пыли, в которой пот прорезал грязные дорожки, воняло пометом летучих мышей и затхлостью заброшенных пещер. Ян Черут открыл закрепленную на поясе седельную сумку – руки у него все еще тряслись от страха и усталости.

– Вот что я нашел, – прохрипел он, передавая Зуге обломок камня.

На изломе камень поблескивал льдистыми кристалликами, его испещряли синеватые прожилки и трещинки. Под ударами тесла кусок породы местами треснул насквозь, но обломки блестящего кварца держались вместе, благодаря веществу, заполнившему каждую выемку – тонкий слой пластичного металла ярко заблестел на солнце, когда Зуга смочил обломок слюной.

– Ральф, ты только посмотри!

Сын взял из рук отца обломок камня с трепетом христианина, принимающего святое причастие.

– Золото! – прошептал он.

Обломок кварца ослепил его желтым сиянием, которое очаровывало людей почти с тех самых пор, как они научились ходить на двух ногах.

– Золото! – повторил Ральф.

Чтобы найти этот проблеск драгоценного металла в породе, отец и сын трудились всю жизнь, проехали тысячи миль и, вместе с другими любителями наживы, воевали в кровавой войне, помогая уничтожить гордый народ и заставив преследуемого короля умереть в одиночестве.

Под руководством больного человека, страдающего сердечным недугом и охваченного честолюбивыми мечтами, они завоевали огромную страну, названную в честь их предводителя Родезией, и, одно за другим, присвоили себе ее сокровища. Они захватили просторные пастбища с сочной травой, великолепные горные хребты, леса, где росли ценные породы деревьев, стада упитанного скота и тысячи мускулистых чернокожих людей, которые за гроши собирали с этих земель громадный урожай. А теперь, наконец, отец и сын держали в руках самое главное сокровище.

– Золото! – вновь повторил Ральф.

Двигаясь вдоль гребня хребта, они вырезали колышки из живых деревьев акации – из оставленных топорами ран струился прозрачный сок, – и вколачивали их в твердую почву ударами обуха. Угол каждого участка отмечался каменной пирамидкой.

По условиям соглашения, подписанного в Форт-Виктории добровольцами перед походом против импи Лобенгулы, каждый из них получал право на десять золотоносных участков. К Яну Черуту это, естественно, не относилось. Хотя он и участвовал в набеге отряда Джеймсона на Матабелеленд и с неменьшим энтузиазмом, чем его хозяева, стрелял в амадода на берегу реки Шангани и на переправе через реку Бембези, цвет кожи не позволял готтентоту получить долю добычи.

Помимо полагающихся каждому десяти участков, Зуга и Ральф скупили права на участки у пропойц и гуляк из отряда добровольцев Джеймсона – иногда всего за бутылку виски. На пару отец и сын захватили почти весь хребет и большую часть ущелий по обе стороны от него.

Работа была тяжелая, но откладывать ее нельзя: вокруг бродили и другие искатели золота, некоторые из них могли добраться сюда по следам Баллантайнов. Отец с сыном работали в полуденную жару и при свете луны, пока не падали от усталости, выронив топоры и заснув там, где упали. Вечером четвертого дня они, наконец, остановились, удовлетворенные проделанной работой: вся золотая жила в их руках. Участки лежали вплотную друг другу, ни один посторонний золотоискатель не найдет свободного места, чтобы вбить свои колышки.

– Ян Черут, у нас осталась последняя бутылка виски, – простонал Зуга, распрямляя ноющие плечи. – Тем не менее, сегодня наливай себе, сколько захочешь.

Баллантайны с улыбкой наблюдали, как готтентот с величайшей осторожностью наполнил свою кружку до краев, не обращая никакого внимания на линию, отмечавшую дневную порцию спиртного. Боясь расплескать драгоценное содержимое, Ян Черут встал на четвереньки и отхлебнул первый глоток по-собачьи.

Ральф забрал бутылку, с сожалением прищурился на остатки и плеснул немного себе и отцу.

– За шахту Харкнесса! – предложил тост Зуга.

– Почему ты выбрал такое название? – недовольно спросил Ральф, опустошив кружку и вытирая усы тыльной стороной ладони.

– Потому что старый Том Харкнесс дал мне карту, которая привела меня сюда, – объяснил Зуга.

– Мог бы придумать название получше!

– Возможно, но я выбрал это.

– Ладно, как ни назови, а золота в ней меньше не станет, – сдался Ральф и отодвинул бутылку от Яна Черута: готтентот уже выпил свою кружку до дна. – Папа, я очень рад, что мы снова работаем вместе! – сказал Ральф, привалившись поудобнее к седлу в изголовье.

– Я тоже, – тихо согласился Зуга. – Прошло столько лет с тех пор, как мы работали плечом к плечу на алмазных приисках в Кимберли.

– Я знаю, кто нам нужен, чтобы начать разработку шахт – лучший инженер на золотых приисках Витватерсранда. Мои фургоны привезут все машины еще до начала сезона дождей.

По уговору отец должен был найти древние шахты, а сын – обеспечить деньги, людей и технику для их разработки: Ральф мог себе это позволить. Поговаривали, что он уже стал миллионером, но Зуга в этом сомневался, хотя и знал, что именно Ральф обеспечил транспортом и припасами колонну поселенцев в Машоналенде и отряд, отправленный в Матабелеленд против Лобенгулы. За снабжение обеих экспедиций Британская Южно-Африканская компания мистера Родса щедро заплатила – правда, не деньгами, а акциями компании, которые Ральф удачно продал. Когда колонна поселенцев впервые достигла Форта-Солсбери, Лондонскую фондовую биржу охватила лихорадка, и Баллантайн-младший продал полученные по цене одного фунта акции за три фунта пятнадцать шиллингов. После того, как оптимизм и надежды первопроходцев порядком увяли на скудных пастбищах и рудниках Машоналенда, Ральф скупил акции Британской Южно-Африканской компании по восемь шиллингов за штуку, зная, что Родс и Джеймсон втайне планируют захват Матабелеленда. И как только отряд Джеймсона въехал в горящие развалины королевского крааля в Булавайо, и компания прибавила к своим владениям все королевство Лобенгулы, цена акций подскочила до восьми фунтов.

Кроме того, как и сам Зуга, Ральф скупил права на земельные участки у разгульных бродяг, из которых в основном и состояли отряды первопроходцев, расплатившись с ними бутылками виски, привезенными с конечной станции железной дороги на своих собственных фургонах. Владения Земельной компании Родезии, принадлежавшей Ральфу, превышали даже владения Зуги.

Сын строил планы с заразительным энтузиазмом и энергией, на которых никак не отразились дни и ночи тяжелой физической работы по разметке участков. Зуга вспомнил, что именно Ральф проложил телеграфную линию от Кимберли до Форта-Солсбери, что бригады его рабочих строят железную дорогу до Булавайо, что двести фургонов развозят товары на сотню с лишним факторий Ральфа, рассыпанных по Бечуаналенду, Машоналенду и Матабелеленду, и что сегодня Ральф стал совладельцем золотой шахты, которая, судя по всему, даст не меньше золота, чем любая шахта в легендарном Витватерсранде.

Ральф все говорил, а Зуга улыбался про себя – и вдруг подумал: «Черт побери, а ведь слухи, пожалуй, недалеки от истины – этот щенок вполне может быть миллионером!» К отцовской гордости примешивалась зависть. Зуга стремился к своей мечте еще до рождения Ральфа, принес многие жертвы и вытерпел лишения, о которых до сих пор вспоминал с содроганием, – и получил гораздо меньше. Не считая только что найденной золотой жилы, жизнь, полная страданий, принесла ему лишь Кингс-Линн и Луизу. Вспомнив о жене, он улыбнулся: у него есть такое богатство, о котором самому мистеру Родсу и мечтать не приходится.

Зуга со вздохом надвинул на глаза шляпу и, видя перед мысленным взором лицо Луизы, погрузился в сон. На другой стороне костра Ральф продолжал тихонько говорить, не столько с отцом, сколько с самим собой, излагая честолюбивые планы достижения власти и богатства.

Возвращение к фургонам заняло два дня. До лагеря все еще оставалось добрых полмили, когда путников заметили, и веселая толпа слуг, детей, жен и собак шумно бросилась им навстречу.

Ральф подстегнул коня и, низко склонившись, подхватил жену с таким пылом, что ее прическа рассыпалась, и Кэти завопила во все горло, пока он не заткнул ей рот поцелуем. Ничуть не смущаясь, Ральф целовал жену, а малыш Джонатан нетерпеливо прыгал вокруг лошади и кричал:

– Папа, меня тоже! Подними меня, папа!

Наконец оторвавшись от Кэти, Ральф прижал ее к себе и шепнул, щекоча жесткими усами ухо:

– Кэти, любовь моя, как только мы доберемся до палатки, твой новый матрас подвергнется суровому испытанию!

Она залилась краской и шутливо шлепнула мужа по щеке. Ральф засмеялся, подхватил сына за руку и посадил его позади себя, на круп мерина.

Джонатан обхватил отца за пояс и звонко спросил:

– Папа, ты нашел золото?

– Целую тонну!

– А сколько львов застрелил?

– Целую сотню!

– А сколько матабеле убил?

– На них сезон охоты закончился, – со смехом ответил Ральф и взъерошил темные кудряшки сына.

– Ах ты, маленький кровожадный дикарь! – выругала Джонатана Кэти. – Нельзя задавать папе такие вопросы!

Луиза следовала за Кэти и Джонатаном более степенным шагом, легко и упруго ступая по густой пыли, прорезанной следами колес. Собранные сзади волосы открывали широкий лоб, подчеркивая высокие скулы, толстая коса свисала до пояса. Глаза Луизы вновь поменяли цвет: Зуга всегда завороженно наблюдал, как настроение жены отражается в ее огромных раскосых глазах. Теперь они светились мягкой голубизной от счастья. Луиза остановилась перед лошадью Зуги. Он спешился, приподнял шляпу и внимательно вгляделся в жену.

– Даже за такое короткое время я позабыл, насколько ты прекрасна.

– Ничего себе короткое! – возразила она. – Для меня каждый час без тебя кажется вечностью!

Благоустроенный лагерь был домом для Кэти и Ральфа: постоянного жилища они не имели, кочуя, словно цыгане, туда, где сильнее пахло деньгами. Под высокими смоковницами у брода на берегу реки расположились четыре фургона. Новые палатки из парусины сверкали ослепительной белизной. Одна располагалась чуть в стороне от остальных – в ней стояла оцинкованная железная ванна, в которой можно было вытянуться во весь рост. Приставленный к ней слуга неусыпно следил за стоящей на костре позади палатки сорокагалонной бочкой, днем и ночью обеспечивая неограниченное количество горячей воды. В палатке поменьше стоял стульчак, сиденье которого Кэти разрисовала ангелочками и букетами роз, а рядом лежал предмет истинной роскоши – коробочка из сандалового дерева с надушенными листками мягкой бумаги.

На всех койках лежали матрасы из конского волоса, в палатке-столовой с откинутыми стенками стоял длинный стол и удобные складные стулья из парусины, бутылки шампанского и лимонада охлаждались в мокрых парусиновых мешках, ящики с продуктами закрывала тонкая сетка от насекомых. В лагере работали тридцать слуг: одни рубили дрова и поддерживали огонь, другие стирали и гладили, чтобы дамы могли каждый день надевать чистую одежду, третьи заправляли постели и тщательно подметали площадку между палатками, поливая ее водой, чтобы не поднималась пыль. За Джонатаном следил отдельный слуга, который кормил его и купал, носил на плечах и пел песни, когда у малыша портилось настроение. Кроме того, слуги готовили пищу, прислуживали за столом, зажигали фонари и закрывали откидные полотнища палаток на ночь, а также, стоило зазвонить колокольчику, выносили ведро из-под раскрашенного стульчака.

Ральф въехал в ворота, оставленные в высокой ограде из колючих веток, которая окружала весь лагерь, предотвращая ночные визиты львов. Кэти сидела впереди него, Джонатан – позади. Ральф удовлетворенно оглядел лагерь и стиснул талию жены.

– Наконец-то я дома! Можно полежать в горячей ванне, а ты, Кэти, потрешь мне спинку… – Он осекся и с удивлением воскликнул: – Черт побери! Почему ты меня не предупредила?

– Ты же мне рта не давал раскрыть! – запротестовала она.

В конце поставленных в ряд фургонов стояла карета на рессорах, покрашенная в прелестный зеленый цвет – правда, едва заметный сквозь пыль и засохшую грязь. Ставни из тикового дерева на окнах предохраняли от жары. Дверцы были покрыты резными позолоченными листочками, высокие колеса тоже украшала позолота. Внутри карета была обита блестящей зеленой кожей, на шторах висели золотые кисточки. На крыше сверкали медной отделкой большие дорожные чемоданы. В загоне для скота, огороженном колючками, крупные белые мулы, тщательно подобранные по цвету и размеру, жевали свежую траву, скошенную слугами Ральфа в пойме реки.

– Как Всемогущий нас нашел? – недовольно поинтересовался Ральф, опуская жену на землю. Он мог не спрашивать, кто именно заявился в гости: владелец великолепного экипажа был прекрасно известен всей Африке.

– Мы ведь стоим всего в миле от главной дороги на юг, – язвительно напомнила Кэти. – Он никак не мог нас пропустить.

– Похоже, с ним заявилась вся банда, – пробормотал Ральф, глядя на десяток чистокровных лошадей, стоявших в загоне вместе с мулами.

– Вся королевская конница и вся королевская рать, – подтвердила Кэти.

Зуга влетел в ворота, держа Луизу под руку. Незваный гость, так разозливший сына, привел в восторг отца.

– Луиза сказала, что он специально задержался по пути, чтобы поговорить со мной!

– Тогда не заставляй его ждать, папа, – язвительно усмехнулся Ральф.

Странно, как все окружающие, включая такого трезвого и необщительного человека, как майор Зуга Баллантайн, поддавались чарам этого гостя. Ральф гордился тем, что единственный из всех мог сопротивляться его влиянию – хотя порой для этого требовалось сознательное усилие.

Зуга поспешно зашагал к внутренней ограде, и Луизе пришлось бежать вприпрыжку, чтобы не отстать от мужа. Ральф намеренно медлил, восхищенно рассматривая глиняные фигурки, которыми хотел похвастаться сын.

– Замечательные бегемоты, Джон-Джон! Это не бегемоты? А, понятно, у них рога отвалились, да? Ну тогда это самые красивые и толстые безрогие антилопы, которых я видел в жизни!

Кэти настойчиво потянула мужа за рукав.

– Ты ведь знаешь, он и тебя тоже ждет, – упрекнула она.

Ральф посадил сына на плечо, обхватил жену за талию и зашагал к внутренней ограде лагеря, прекрасно зная, что такое проявление семейного счастья разозлит незваных гостей.

Прохладный послеобеденный ветерок насквозь продувал палатку-столовую, где за длинным столом сидели шестеро мужчин. В центре возвышалась громадная фигура Родса, одетого в мешковатую куртку из дорогого английского сукна, застегнутую на все пуговицы. Узел галстука сбился набок, цвета Ориэл-колледжа потускнели, припорошенные пылью на долгом пути из города алмазов Кимберли.

За несколько последних лет Родс настолько изменился, что даже Ральф, который испытывал к этому неуклюжему гиганту двойственные чувства – враждебность и невольное восхищение одновременно, – был неприятно поражен. На исхудавшем лице проступили кости, кожа приобрела нездоровый оттенок и лихорадочный румянец. Родсу едва исполнилось сорок, но выглядел он лет на пятнадцать старше: усы и бакенбарды выцвели из русых в серебристые. Только бледно-голубые глаза все еще горели неукротимым фанатичным огнем.

– Как поживаешь, Ральф? – Высокий звонкий голос не вязался с громадным телом.

– Добрый день, мистер Родс, – ответил Ральф, невольно опустив сына на землю. Мальчик мгновенно бросился прочь.

– Как продвигается строительство моей железной дороги, пока ты тут развлекаешься?

– С опережением графика и экономией средств, – огрызнулся Ральф на едва замаскированный упрек и, с трудом отведя глаза от гипнотического взгляда голубых глаз, посмотрел на сидящих рядом с Родсом.

По правую руку сидел низенький щуплый человечек – тень гиганта, настолько же элегантный в одежде, насколько его хозяин был небрежен. Похожий на типичного директора школы, коротышка с редеющей шевелюрой выглядел совершенно невзрачно, и лишь живой взгляд противоречил этому впечатлению.

– Приветствую, Джеймсон, – холодно кивнул Ральф, не используя ни официальный титул «доктор Линдер Старр Джеймсон», ни ласковое прозвище «доктор Джим».

– День добрый, Баллантайн-младший, – ответил Джеймсон, сделав ударение на слове «младший», так что оно прозвучало слегка уничижительно.

Мужчины инстинктивно невзлюбили друг друга с первой встречи, и взаимная неприязнь ничуть не уменьшилась с годами.

Широкоплечий молодой человек с прямой осанкой, сидевший слева от Родса, встал, протягивая руку.

– Привет, Ральф! – поздоровался он с отчетливым акцентом уроженца штата Кентукки. На открытом привлекательном лице блеснула дружелюбная улыбка, открывая ровные белые зубы.

– Гарри, я только сегодня вспоминал о тебе! – Ральф с явным удовольствием пожал сухую крепкую ладонь и глянул на Зугу. – Папа, это и есть Гарри Меллоу, лучший горный инженер в Африке.

Зуга кивнул.

– Мы уже познакомились.

Отец и сын обменялись понимающим взглядом.

Именно этого молодого американца Ральф решил поставить во главе разработки шахт Харкнесса – несмотря на то, что Гарри Меллоу, как и большинство талантливых и многообещающих молодых холостяков в Южной Африке, уже работал на Сесила Джона Родса. Ральф собирался найти такую приманку, перед которой Гарри не сможет устоять.

– Гарри, нам надо поговорить, – пробормотал Ральф и повернулся к молодому человеку, сидевшему в конце стола.

– Джордан! – воскликнул он. – Как я рад тебя видеть!

Ральф не скрывал своей радости – впрочем, Джордан был всеобщим любимцем. Его любили не только за красоту и мягкий характер, но и за многочисленные таланты, за искреннюю заботу, которой он окружал всех без исключения.

Братья обнялись.

– Ральф! У меня к тебе столько вопросов, и я так много должен тебе рассказать! – Джордан не меньше брата обрадовался встрече.

– Джордан, потом поговорите, – ворчливо оборвал Родс, который терпеть не мог, когда его прерывают, и махнул Джордану, чтобы тот сел на место.

Молодой человек мгновенно повиновался. С девятнадцати лет он служил личным секретарем мистера Родса, и за годы службы повиновение малейшей прихоти господина стало второй натурой.

Родс бросил взгляд на Кэти и Луизу.

– Милые дамы, я уверен, что наша беседа покажется вам невероятно скучной, и у вас наверняка найдутся неотложные дела.

Глянув на мужа, Кэти заметила пробежавшую по его лицу тень раздражения: мистер Родс, ничуть не стесняясь, принялся командовать лагерем и его обитателями. Кэти незаметно стиснула руку Ральфа, призывая мужа к спокойствию, и он немного расслабился. Даже Ральф вынужден был подчиняться Родсу, хотя и не состоял у него на службе: от этого человека зависели и контракт на постройку железной дороги, и сотня торговых маршрутов.

Посмотрев на Луизу, Кэти поняла, что та тоже рассержена таким обращением. Голубые глаза вспыхнули, покрытые веснушками щеки порозовели, но голос остался ровным и сдержанным.

– Вы, разумеется, правы, мистер Родс, – ответила Луиза за себя и за Кэти. – Извините, мы должны вас покинуть.

Все прекрасно знали, что в присутствии представительниц прекрасного пола мистер Родс чувствует себя не в своей тарелке. Он не брал на работу служанок, в его изысканном особняке в Гроте-Схюр на мысе Доброй Надежды было запрещено вешать картины и ставить статуи, изображающие женщин. Более того, женатый мужчина никогда не мог стать его близким помощником, и Родс немедленно давал расчет даже самому доверенному работнику, стоило ему совершить непростительный грех женитьбы. «Вы не можете плясать под дудку женщины и одновременно работать на меня», – говорил он, увольняя нарушителя.

Родс подозвал к себе Ральфа.

– Присядь тут, чтобы я мог тебя видеть, – приказал он и повернулся к Зуге, засыпая его вопросами.

Вопросы звучали резко, словно удар хлыстом, но внимание, с которым Родс выслушивал ответы, показывало его высокое уважение к Зуге Баллантайну. Эти двое знали друг друга много лет, со времен, когда еще только началась разработка алмазных копей на холме Колсберг – давно переименованном в город Кимберли, в честь министра колоний Ее Величества, который дал поселению статус имперской колонии.

На алмазном прииске Зуга когда-то разрабатывал участки, где нашли легендарный «алмаз Баллантайна». Теперь эти участки принадлежали Родсу – как впрочем, и все остальные: Родс скупил весь прииск. Позднее Зуга, свободно говоривший на исиндебеле, стал личным представителем Родса в краале Лобенгулы, короля матабеле. Когда доктор Джеймсон повел свой отряд на короткую победоносную войну с Лобенгулой, Зуга стал первым, кто въехал в горящий Булавайо, покинутый королем.

После смерти Лобенгулы Родс назначил Зугу распорядителем собственности побежденных: именно Баллантайн-старший организовал захват стад, принадлежавших матабеле, и следил за распределением добычи между компанией и добровольцами Джеймсона.

Как только Зуга справился с этой задачей, Родс хотел назначить его главным уполномоченным по делам туземцев, сделав посредником между компанией и индунами матабеле. Однако Зуга предпочел отойти от дел, передав эту должность генералу Мунго Сент-Джону, и удалился в свое поместье Кингс-Линн, где ждала молодая жена. Тем не менее, Баллантайн-старший все еще состоял в совете директоров Британской Южно-Африканской компании и был одним из немногих, кому Родс доверял.

– Мистер Родс, Матабелеленд процветает, – доложил Зуга. – Булавайо уже почти превратился в настоящий город, там построили школу и больницу. В Матабелеленде теперь проживают больше шестисот белых женщин и детей – это верный признак, что поселенцы намерены здесь остаться. Все земельные участки разобрали, на многих фермах начали обрабатывать землю. Племенные быки из Кейптауна освоились в местных условиях и хорошо скрещиваются с захваченными у матабеле коровами.

– А как насчет полезных ископаемых?

– Уже зарегистрировано больше десяти тысяч участков для разработки, и я сам видел очень богатые образцы пород. – Зуга помедлил, покосился на Ральфа и, когда тот кивнул, продолжил: – Мы с сыном только что вновь обнаружили и застолбили древние шахты, на которые я впервые наткнулся в шестидесятые.

– Шахта Харкнесса, – кивнул Родс. Даже Ральфа поражали познания и живость ума этого человека. – Вы описали их в «Одиссее охотника». Образцы породы взяли?

Зуга выложил на стол с десяток обломков кварца – самородное золото блестело так ярко, что сидевшие вокруг стола мужчины зачарованно вытянули шеи. Мистер Родс повертел камешек в больших, покрытых коричневыми пятнами руках и передал его американскому инженеру.

– Что скажешь, Гарри?

– Тут унций пятьдесят на тонну! – присвистнул Гарри. – Пожалуй, даже слишком богатая порода – как в Номе и на Клондайке. – Американец посмотрел на Ральфа. – Насколько велика жила? Какой она ширины?

Тот покачал головой.

– Не знаю, ствол шахты слишком узок, в выработку не пролезть.

– Это, разумеется, кварц, а не молассовые золотые россыпи Витватерсранда, – пробормотал Гарри Меллоу.

Россыпные месторождения Витватерсранда, напоминающие смесь ирисок, орехов, миндаля и гвоздики, состояли из толстых наносных отложений древних озер. Концентрация золота в них была ниже, чем в этом кусочке кварца, зато они уходили на много футов в глубину и простирались очень широко – запасов золота в них хватило бы на сотни лет.

– Очень богатая жила, – повторил Гарри Меллоу, перекатывая в пальцах обломок кварца. – Вряд ли она шире нескольких дюймов.

– А если все-таки шире? – резко спросил Родс.

Американец слегка улыбнулся.

– Тогда, мистер Родс, вы будете владеть не только почти всеми алмазами мира, но и большей частью мировых запасов золота.

Ральф внезапно вспомнил, что Британская Южно-Африканская компания получает половину прибыли с каждой унции золота, добытого в Матабелеленде, и раздражение вспыхнуло с новой силой: Родс и его вездесущая БЮАК были гигантским спрутом, который душил менее выдающихся людей, не давая им развернуться в полную силу.

– Мистер Родс, вы позволите Гарри поехать со мной на несколько дней для осмотра шахт?

Раздражение Ральфа отчетливо прозвенело в его голосе. Родс вскинул большую лохматую голову, на мгновение голубые глаза заглянули в самую душу Ральфа – потом Родс кивнул и молниеносно сменил тему, забыв про золото.

– Как ведут себя вожди матабеле? – спросил он Зугу.

На этот раз майор Баллантайн помедлил с ответом.

– Они недовольны, мистер Родс.

– Чем? – На опухшем лице появилась хмурая гримаса.

– Как и следовало ожидать, основная проблема – скот, – тихо ответил Зуга.

Родс грубо оборвал его.

– Мы захватили меньше ста двадцати пяти тысяч голов скота, причем сорок тысяч из них вернули племени.

Зуга не стал напоминать, что скот вернули исключительно по настоянию его сестры, Робин Сент-Джон, которая была врачом-миссионером в Ками, а когда-то еще и ближайшим другом и советником Лобенгулы.

– Сорок тысяч голов, Баллантайн! Компания проявила невероятную щедрость! – зловеще повторил Родс, ни словом не упомянув об истинной причине столь широкого жеста.

На самом деле скот вернули, чтобы предотвратить предсказанный Робин голод, который грозил уничтожить народ матабеле, что наверняка вызвало бы вмешательство Уайтхолла и, возможно, аннуляцию королевской хартии на право компании Родса управлять Машоналендом и Матабелелендом.

«Знаем мы вашу щедрость!» – насмешливо подумал Ральф.

– Мы отдали сорок тысяч голов индунам, оставив меньше восьмидесяти пяти тысяч себе – компания едва окупила расходы на военные действия!

– Тем не менее, вожди утверждают, что им отдали худших животных: бесплодных коров и чахлых быков.

– Черт побери, Баллантайн! Добровольцы заслужили право выбрать себе животных из захваченных стад. Конечно же, они отобрали лучших! – Родс уставил на Зугу палец, направив его, словно пистолет, прямо в сердце. – Говорят, что наши стада, отобранные из захваченных стад, лучшие в Матабелеленде.

– Индуны этого не понимают, – ответил Зуга.

– Они, по крайней мере, должны понимать, что их покорили! Покоренные находятся всецело во власти победителей. Сами матабеле не очень-то церемонились с теми, кого завоевывали. Мзиликази убил миллион беззащитных людей и опустошил земли к югу от Лимпопо, а его сын Лобенгула называл покоренные племена своими псами, убивая людей или превращая их в рабов по собственной прихоти. Теперь они сами вкусили горечь поражения – так пусть не ноют!

Даже известный своим мягким характером Джордан, сидевший в конце стола, кивнул, подтверждая слова Родса.

– Одной из целей нашего похода на Булавайо была защита племен машона от зверств Лобенгулы, – пробормотал он.

– Я всего лишь сказал, что вожди недовольны, – заметил Зуга. – Я не говорил, что их недовольство обосновано.

– Тогда на что еще они жалуются? – требовательно спросил Родс.

– На полицию компании. Молодчики, которых набрал генерал Сент-Джон из молодых матабеле, расхаживают с оружием по краалям, не подчиняются индунам и волокут любую понравившуюся девчонку…

Родс снова оборвал его.

– Это лучше, чем вооруженные отряды под предводительством вождей. Ты представляешь, что такое двадцать тысяч воинов в отряде под командованием Бабиаана, Ганданга и Базо? Сент-Джон правильно сделал, подорвав авторитет вождей. Как уполномоченный по делам туземцев, он обязан предотвратить восстановление воинственных традиций матабеле.

– Особенно в свете событий, происходящих к югу от нас... – Доктор Линдер Старр Джеймсон заговорил впервые с тех пор, как поприветствовал Ральфа.

Мистер Родс быстро обернулся.

– Не знаю, стоит ли об этом сейчас упоминать, доктор Джим.

– Почему бы нет? Все присутствующие заслуживают доверия и умеют хранить тайну. Мы все преданы будущему империи, и, видит Бог, нам не грозит быть подслушанными в такой глуши. Почему бы именно сейчас не поговорить о том, что полиция компании должна быть усилена, лучше вооружена и подготовлена к выступлению в любой момент? – настаивал Джеймсон.

Мистер Родс невольно бросил взгляд на Ральфа Баллантайна. Тот слегка изогнул бровь – этот циничный и слегка вызывающий жест подтолкнул Родса к принятию решения.

– Нет, доктор, – заявил он, – это мы в другой раз обсудим.

Джеймсон пожал плечами и не стал настаивать. Мистер Родс повернулся к Джордану.

– Солнце садится, – сказал Родс.

Джордан послушно вскочил и наполнил стаканы: в землях к северу от Лимпопо порция виски на закате уже превратилась в традицию.

Сияющие алмазы звезд Южного Креста висели над лагерем, затмевая более тусклые созвездия. Лысые вершины гранитных холмов залил призрачный свет. Ральф унаследовал от отца стойкость к алкоголю и теперь шагал к своей палатке ровным уверенным шагом – его пьянило не виски, а планы.

Он пригнулся, вошел в темную палатку и, присев на край кровати, легонько погладил Кэти по щеке.

– Я не сплю, – тихо откликнулась она. – Который час?

– За полночь.

– Почему ты поздно? – Кэти говорила шепотом, чтобы не разбудить Джонатана, который спал за парусиновой перегородкой.

– Меня задержали мечтания и похвальба мужчин, упивающихся властью и успехом. – Он усмехнулся в темноте, снимая сапоги. – Ей-богу, я тоже от них не отстал в похвальбе и мечтаниях. – Ральф снял брюки. – Как тебе Гарри Меллоу? – вдруг спросил он.

– Этот американец? Он очень… – Кэти помедлила. – Он показался мне очень мужественным и весьма приятным.

– Ты нашла его привлекательным? – требовательно спросил Ральф. – Неотразимым для молодой женщины?

– Ты же знаешь, что мне ничего подобного и в голову прийти не может! – запротестовала Кэти.

– Ну да, конечно! – хихикнул Ральф.

Он впился в жену поцелуем, стиснув ладонью округлую грудь – под тонкой тканью ночной рубашки она казалась крепенькой, словно дынька. Кэти неубедительно попыталась оторваться от губ мужа и разжать его пальцы, но он держал крепко, и вскоре она сдалась, обхватив его руками за шею.

– От тебя пахнет потом, сигарами и виски.

– Извини.

– Ничего, это восхитительный запах, – мурлыкнула она.

– Погоди, я рубашку сниму.

– Нет, я помогу тебе раздеться.

Гораздо позже Ральф лежал на спине, а Кэти прижималась к его обнаженной груди.

– А давай пригласим сюда твоих сестер? – внезапно предложил он. – Им понравится жизнь в лагере, а еще больше обрадует возможность сбежать от мамочки.

– Ведь я же предлагала тебе пригласить близняшек, – сонно напомнила Кэти. – Ты тогда сказал, что с ними хлопот не оберешься.

– Вообще-то я сказал, что они слишком шумные и говорливые, – поправил Ральф.

Кэти приподняла голову и поглядела на мужа в тусклом лунном свете, который пробивался сквозь полотнище палатки.

– А теперь вдруг изменил свое мнение…

Она задумалась, зная, что даже самые сумасбродные предложения мужа имели вескую причину.

– Американец! – воскликнула Кэти так громко, что за парусиновой перегородкой всхлипнул и пошевелился Джонатан. Кэти моментально понизила голос до яростного шепота: – Ты не посмеешь использовать моих сестер в своих целях!

Ральф прижал ее голову к своей груди.

– Они уже взрослые девочки. Сколько им исполнилось?

– Восемнадцать. – Кэти поморщилась от щекотного прикосновения влажных завитков на груди мужа. – Но, Ральф…

– Да они уже старые девы.

– Они мои родные сестры! Ведь ты не станешь их использовать?

– В Ками они никогда не встретят приличных молодых людей. Твоя матушка отпугивает всех мужчин.

– Ральф Баллантайн, ты просто чудовище!

– Показать тебе, какой я на самом деле ужасный?

Задумавшись на секунду, Кэти хихикнула и тихонько сказала:

– Очень хотелось бы посмотреть!

– Когда-нибудь я буду ездить с тобой, – сказал Джонатан. – Правда, папа?

– Конечно, будешь, – согласился Ральф, взъерошив темные кудри сына. – А пока меня нет, Джон-Джон, я хочу, чтобы ты присмотрел за мамой.

Бледный Джонатан, сидевший на колене отца, кивнул, упорно сдерживая слезы.

– Обещаешь? – Ральф стиснул теплое тельце ребенка, потом перегнулся в седле и опустил мальчика на землю рядом с Кэти. Джонатан жестом защитника взял мать за руку, хотя сам не доставал ей и до пояса.

– Обещаю, папа, – ответил мальчик и сглотнул, глядя на сидящего в седле отца снизу вверх.

Ральф легонько провел пальцами по щеке Кэти.

– Я тебя люблю, – прошептала она.

– Моя красавица, – сказал в ответ Ральф.

Глубокая любовь к мужу придавала Кэти безмятежность, а под первыми золотистыми лучами солнца волосы сияли, словно нимб, делая ее похожей на мадонну.

Ральф пришпорил коня, и Гарри Меллоу последовал за ним на прекрасном породистом гнедом из конюшни мистера Родса. В седле Гарри держался как настоящий ковбой. На окраине леса мужчины обернулись: женщина и мальчик по-прежнему стояли у ворот.

– Какой ты счастливчик, – пробормотал Гарри.

– Без жены нет настоящего, а без сына – будущего, – согласился Ральф.

Хотя львиные косточки были давно обглоданы дочиста и разбросаны по каменистой почве хребта, хищные птицы все еще сидели на верхушках деревьев, не в силах взлететь, пока не переварят содержимое переполненных желудков. Уродливые силуэты стервятников чернели на фоне ясного зимнего неба, указывая путь к шахтам Харкнесса.

– Выглядит неплохо, – осторожно признал Гарри в первую ночь у костра. – Вмещающая порода непосредственно граничит с жилой, которая, возможно, уходит на значительную глубину и, как мы увидели сегодня, тянется на две мили с лишним. Завтра я отмечу места, где надо пробить шурфы.

– В этих землях месторождения повсюду, – заметил Ральф. – Здесь продолжается золотая дуга, которая идет через Витватерсранд, Пилгримс-рест и Тати… – он оборвал себя. – Впрочем, говорят, что у тебя особый талант: ты чуешь золото на расстоянии пятидесяти миль.

Гарри пренебрежительно отмахнулся зажатой в руке кружкой с кофе.

– А у меня есть фургоны и средства, необходимые для разработки найденных месторождений, – настойчиво продолжал Ральф. – Гарри, ты пришелся мне по душе, я думаю, мы сработаемся. Начнем с шахт Харкнесса, а потом... Кто знает, может, всю страну перероем.

Гарри попытался что-то сказать, но Ральф остановил его, положив ладонь ему на плечо.

– Этот континент набит сокровищами. Алмазы Кимберли и рядом золото Витватерсранда – кто бы мог подумать?

– Ральф! Я уже работаю на мистера Родса, – покачал головой Гарри.

Ральф вздохнул и долго смотрел в огонь, не говоря ни слова. Потом он вновь разжег погасший окурок и принялся спорить и уговаривать, приводя разумные и убедительные доводы. Через час, заворачиваясь в одеяло, он повторил свое предложение.

– Под началом Родса ты никогда не станешь сам себе хозяином, так и будешь мальчиком на побегушках.

– Ральф, ты ведь и сам на него работаешь.

– Я работаю по контракту: сам несу потери и сам получаю прибыль. Душу я ему не продавал.

– А я продал, стало быть, – хмыкнул Гарри.

– Гарри, присоединяйся ко мне: узнаешь, каково играть собственными картами, просчитывать свои шансы и отдавать приказы, а не подчиняться им. Жизнь – это игра, и играть в нее можно только одним способом – на полную катушку.

– Я – человек Родса.

– Придет время, и мы вернемся к этому разговору. – Ральф натянул одеяло на голову, и через несколько минут его дыхание стало мерным и глубоким.

Школа перевода В.Баканова